Как только мы все собрались, нас пригласили в большой зал, расположенный в дальнем флигеле замка. В этом зале я ни разу ещё не был; он был холодный и очень мрачный — самое то для суда. И я подумал, что в бабушкином доме найдётся помещение для любой цели.

Чуть ли не по центру зала стояло массивное кресло, напоминающее трон. В нём сидела княгиня Белозерская. Напротив неё в два ряда стояли двадцать кресел. Они явно были принесены в этот зал по случаю, так как, в отличие от мрачноватого трона, совершенно не подходили к интерьеру. Но зато были мягкие и удобные. Мы расселись в эти кресла: я, мама, Андрей, дядя Володя с супругой, дед, Гагарины. Машу и дочерей дяди Володи в силу возраста решили не звать, хоть они и находились в замке.

Ровно в десять часов Ристо привёл под конвоем Жилинского и Уварова. Жилинский смотрел на нас с неприязнью, а Уваров был напуган. На подсудимых были подавители магии, поэтому защиту они себе никакую поставить не могли, и я по полной программе ощущал исходящие от них эмоции: неприязнь от Жилинского и страх от Уварова.

Убийц отца завели на небольшой подиум, что выстроили слева от трона бабушки, скорее всего, тоже специально для суда. На этом подиуме стояли два стула. Охрана подвела подсудимых к этим стульям, но сесть не разрешила. Бабушка тем временем поднялась со своего трона; мы, сидящие в зале, тоже встали.

— Я, княгиня Белозерская Екатерина Александровна, временно исполняющая обязанности главы рода Седовых-Белозерских, от имени своего рода, а также рода Гагариных и рода Волошиных, доверивших мне право судить за них, начинаю суд трёх родов в отношении графа Жилинского, Дениса Гордеевича и графа Уварова, Антона Тимофеевича, которые обвиняются в убийстве князя Седова-Белозерского и князя Гагарина и в похищении княгини Седовой-Белозерской, в девичестве Волошиной, и двух её несовершеннолетних детей и лишении их свободы, — мрачно, громко и неторопливо произнесла бабушка.

Одета княгиня Белозерская была в чёрный костюм — жакет и юбку, и она очень походила в этой одежде на настоящую судью. Бабушка присела, мы последовали её примеру, а охрана разрешила сесть подсудимым.

— Наш суд трёх родов не будет рассматривать политическую и общественную деятельность графа Жилинского и графа Уварова и оценивать вред, нанесённый ими Санкт-Петербургу и эльфийскому обществу; этот вред велик, но судить за такое не в нашей компетенции. Мы рассматриваем лишь преступления Жилинского и Уварова против Седовых-Белозерских, Гагариных и Волошиных.

— Этот суд вне закона! — неожиданно заявил Уваров. — Его решения не будут иметь никакой силы!

— На территории моего имения будут, — совершенно спокойно сказала бабушка. — И мне этого достаточно.

— Это самосуд! Это незаконно! — не успокаивался Уваров.

— О каких законах Вы говорите? — поинтересовалась бабушка. — Законы Российской Федерации вы сами отменили, других не приняли. Мне вот по вашей милости приходится теперь из-за этого суд рода проводить. Хорошо, что есть свод правил, его регламентирующих.

— Им тысяча лет уже, а то и больше! Они устарели! — стоял на своём Уваров, не желая, чтобы его судили таким образом.

— Больше тысячи, да, — согласилась бабушка и с откровенной издёвкой добавила: — Я называю это «проверено временем».

Пока Уваров возмущался, Жилинский равнодушно смотрел в сторону ближайшего к нему окна. Убийца отца явно понимал, чем в итоге закончится этот суд и, в отличие от товарища по эльфийскому ордену, он не хотел доставлять нам удовольствие, показывая свой страх или панику.

Бабушка не спеша напомнила Жилинскому и Уварову обо всех их преступлениях, о подтверждающий убийство отца и князя Гагарина видеозаписи, предложила не тратить время на доказательства и сразу спросила подсудимых, признают ли они свою вину. Первым ответил Жилинский:

— Я признаю, что убил Николая Константиновича и Фёдора Ильича и организовал похищение Ольги Николаевны с детьми, — Давайте уже закончим это судилище.

Бабушка проигнорировала слова про судилище и спросила:

— Граф Жилинский, Вам есть что сказать в своё оправдание?

— Мне не в чем оправдываться, — ответил Жилинский.

— Даже так? — удивилась бабушка.

— Да. Всё, что я делал, я делал для блага Санкт-Петербурга и эльфийской расы. Я не жалею ни о чём и оправдываться не собираюсь. Лишь скажу, что я не планировал убивать Николая и Фёдора. Если у вас есть запись всего нашего заседания, и вы её отсмотрели, то должны были это понять. Я принял решение, когда понял, что другого пути нет. Ранее мне не раз предлагали убрать Николая Константиновича и занять его место. Но я всегда отказывался. Я верил Николаю и уважал его. До того самого вечера.

— Англичане предлагали убрать? — поинтересовалась бабушка.

— Я не буду отвечать на этот вопрос, он не относится к делу.

— Даже сейчас не хотите подставлять под удар своих хозяев?

— Если вы про Британию, то это не хозяева, а партнёры, — возразил Жилинский.

— Хорошо, пусть будет так, — согласилась бабушка. — Больше Вам нечего сказать?

— Ещё я хочу попросить прощения у Ольги Александровны за похищение и за предоставленные в связи с этим неудобства, — ответил Жилинский. — Мне жаль, что пришлось это сделать, но у меня не было выбора.

— А за убийство Николая ты у меня прощения попросить не хочешь? — со злостью выкрикнула мама, не вставая с места.

— Нет.

— Это всё? — спросила бабушка.

— Да, — ответил Жилинский.

— Граф Уваров! Вы признаёте свою вину? Вам есть что сказать в своё оправдание? — обратилась бабушка ко второму подсудимому.

— Я не виноват! — неожиданно заявил Уваров, и тут же поправился: — То есть, я виноват, конечно, но я не убивал! Я никого не убивал, вы же все видели запись!

— Антон Тимофеевич, не позорься! — осуждающе покачав головой, произнёс Жилинский. — Они всё равно нас казнят. Прими это достояно, как дворянин. Не унижайся перед ними.

— Но меня не за что казнить! — возмутился Уваров. — Я никого не убивал! Я сделал ошибку — согласился привезти Ольгу Николаевну с детьми, но я тогда думал, что это для их защиты! Да, я смалодушничал, и не раз, но я никому не желал зла!

— Не позорься, Антон!

Но Уваров никак не отреагировал на слова товарища, он побледнел и обратился к бабушке:

— Я раскаиваюсь и признаю свою вину, я готов искупить.

— Искупите, Антон Тимофеевич, — сухо сказала на это бабушка.

— Я хочу искупить верной службой! Позвольте мне это сделать! — уже натурально взмолился Уваров. — Я готов понести наказание, но не за убийство! Я не убивал!

Жилинский бросил на Уварова презрительный взгляд, отошёл от него, насколько позволял подиум, и демонстративно отвернулся, бабушка тем временем произнесла:

— Вы понесёте наказание только за то, что Вы сделали, Антон Тимофеевич: за неоказание помощи умирающему князю Седову-Белозерскому, за пособничество в убийстве князя Гагарина, за похищение и содержание в неволе княгини Седовой-Белозерской и двух её несовершеннолетних детей и за сокрытие информации обо всех этих преступлениях.

— Это слишком много! — в отчаянии воскликнул Уваров. — Слишком много обвинений!

— Это не много и не мало, — возразила бабушка. — Это ровно то, что Вы совершили. Ничего лишнего я Вам не добавила.

— Хорошо, я признаю, что совершил всё это, — согласился Уваров. — Но я прошу прощения и снисхождения. Давайте договоримся! Я могу быть полезен!

— Нет тебе прощения! — выкрикнула из зала вдова погибшего князя Гагарина.

— Антон Тимофеевич, у нас здесь суд родов, а не заседание обычной судейской коллегии, — заметила бабушка. — Нам не нужны все эти сотрудничества со следствием и прочие подобные моменты.

— Но я… — начал было снова оправдываться Уваров, но княгиня Белозерская одним быстрым движением руки, заставила его замолчать.

— Достаточно, граф, — сказала бабушка.

Уваров под заклятием ничего не мог произнести, зато исходящие от него эмоции страха и отчаяния усилились многократно, мне даже пришлось уменьшить чувствительность моей эмпатии. Бабушка тем временем встала; поднялись из кресел и мы в зале. Подсудимые и так к этому времени уже стояли.